Блиц-рассказы Катерины Новиковой — воспоминания, зарисовки, уникальные свидетельства о людях театра
Наша компания в этом году отмечает юбилей — нам исполняется 20 лет. Мы решили отметить это радостное событие серией блиц-рассказов Катерины Новиковой, которая практически четверть века — с 2001 по 2025 год была пресс-секретарем Большого театра. Первый рассказ этой серии посвящен Майе Плисецкой, человеку, без которого невозможно представить себе русский и мировой балет ХХ века.
Огонь Майи
Как это происходит, я объяснить не могу, но в исполнительском искусстве, может быть, реже, чем в других видах творчества, появляются иногда такие единицы, которые вообще переворачивают наше сознание и меняют вектор. Среди многих замечательных балерин я бы назвала несколько имен: Мария Тальони, Анна Павлова, Галина Уланова, Майя Плисецкая.
И в этом ряду Тальони и Уланова оказались в балете вообще в силу обстоятельств, скорее, подчиняясь желанию родителей. Как Майя Плисецкая, дочь репрессированных родителей, смогла стать примой Большого театра, осознать трудно. Дар ее был, конечно, уж и не знаю какое слово подобрать — ошеломляющий, разящий, ослепительный… какой-то магический…
У нас дома, в коммунальной квартире на Исаакиевской 5, на стене над моей кроватью висела квадратная фотография Владимира Блиоха – это был профиль Майи и ее рука. Невероятно красивый, летящий жест. Это первое, что я знаю о Майе Плисецкой.
Ясно, что в силу разницы в возрасте, я никогда не видела ее на сцене в больших классических ролях. Видела в проекте Гедиминаса Таранды на сцене Мариинского театра в «Умирающем лебеде». В зале шептались: надо же, в конце сороковых танцевала этот номер и сейчас…
Да, ее творческое долголетие впечатляло.
Когда я переехала в Москву и стала работать в Большом театре, мне невероятно повезло. Я познакомилась с Майей Михайловной и оказалась на ее репетиции с одной балериной. Репетировали «Кармен». Балерина была на пике своей формы, это была красивая молодая женщина, она закидывала ноги на любую высоту, она знала рисунок роли… Но чего-то все-таки не хватало.
Плисецкая никогда не хотела быть педагогом, и я не знаю, были ли у нее педагогические способности. Добиться от балерины, чего она хотела для этой роли, словами Майя Михайловна не смогла. И тогда она встала и показала Кармен. И оказалось, что ничего не надо – даже ноги поднимать. Майе Михайловне было за 70, но это была такая энергия, такой характер, что одной ее позы, взгляда было достаточно, чтобы «смыть» вообще всех, кто был с ней в этом репетиционном зале. Она стала падать на Хозе и тот, как-то все забыв, растерянно и немного неловко начал ее подхватывать.
— Поняла? — спросила Майя.
Это было то, чего и добивалась ее Кармен. Именно так – неожиданно и врасплох. И так, что нечем дышать.
Понять-то было можно, но не повторить.
И мне стало очевидно, что этот актерский дар присутствия, это пресловутое «свечение» вообще не зависит от возраста или акробатических возможностей тела.
Я наблюдала это потом многократно в концертных залах, где звучала музыка Щедрина, как мгновенно все взгляды оборачивались на нее. И на Гала-концерте в честь ее 80-летия в Кремле, когда Хоакин Кортес, вместо отведенных 15 минут по регламенту, задержался на сцене еще на 10 и было непонятно, что делать. Он танцевал самозабвенно и зал был доволен, но Майя вышла и встала сбоку и уже через несколько секунд Кортес остановился. Продолжать было бессмысленно. Его было не видно.
Майя Михайловна Плисецкая в той юбилейной ажитации, выслушав все мои пресс-запросы и обязательства перед спонсорами, сказала:
— Катюша, милая, а я не буду давать интервью.
Дождавшись конца моих тирад, спросила: «Знаете анекдот про брадобрея?»
Один брадобрей повесился. Оставил предсмертную записку: «всех не перебреешь».
Этот анекдот меня спас. Его я пересказала всем, кому было отказано.
Я очень люблю «Гибель Розы» — номер Ролана Пети, поставленный специально на Майю.
На вечере, который прошел на Исторической сцене Большого театра уже после ухода Майи Михайловны, танцевали примы из разных театров, но, когда в финале пошли кадры «Болеро», даже с экрана хореография Бежара в исполнении Плисецкой ввела нас в транс.
В этом году к столетию Майи Михайловны публикуют ее фотографии, рассказывают ее биографию, пишут новые тексты об этом феномене.
И я размышляю о подлинной сути ее таланта.
Майя Михайловна – всегда не как все, такая живая, парадоксальная, рыжая, смелая, сексапильная, ироничная, естественная, подвижная, как ртуть, стильная и свободная. И молодая. Не случайно тот ее юбилейный гала-концерт она пригласила делать Чернякова и Ратманского. Как же это было здорово! И монахи Шао-линя, и танец капельдинеров. И Китри, и Одетта, и Раймонда, и Мехмене Бану…
А какой финал – сходить на любимый футбол, в ресторан и мгновенно улететь с этой планеты. И улизнуть от всех протокольных речей у гроба. Нет его. И могилы нет. Зато в самом центре Москвы в двух шагах от театра есть памятник и сквер и там посажены ее любимые цветы и сирень.
Родион Константинович как-то сказал мне: «Приятно думать, что молодые влюбленные могут назначать там друг другу свидания».
Правда, так. В Майе Михайловне всегда была жизнь – изменчивая, переливающаяся, никогда не статичная. Только движение. Это и есть огонь, который в ней горел.
Катерина Новикова
Специально для ТБП «Бинокль»